ПЯТЬ БОЛЬШИХ ОКОН
Елена Ружин
Пять больших окон в нашем доме. Два, как в романе, выходят в сад, два, как в песне, смотрят на тихую улицу, и еще одно уставилось на дубовый лес за забором. Старые деревянные окна пускали в дом даже негромкие звуки – от бесцеремонной утренней переклички соседских петухов до вечернего угуканья сычика, засевшего в районе пруда. Но дожди долго мыли сосновые рамы, а солнце выдавливало из них по капле защитную смолу. Древесина состарилась, резьба на болтах облизалась, некоторые форточки вообще норовили вывалиться вместе с петлями. Пришлось согласиться на пластик без всяких мудреных перекрестий. И стало в доме прозрачно и глухо, как в аквариуме. И если железка из-за рощи – «тудух-тудух» – к нам еще кое-как достукивалась, то скамеечный разговор соседок оставалось уже только наблюдать. Правда, по их пантомиме несложно определить, почем нынче хлеб и депутатское кресло, откуда вернулась, несолоно хлебавши, безбашенная Людка и о чем ей сигнализировал ее потерпевший сосуществователь Серега. В этом контексте удовольствие быть отрезанным от голосов внешнего мира – очевидно и несомненно. В свою очередь, и окрестным пенсионерам больше не приходится неистово креститься, когда «Шахтер» забивает в моем телевизоре долгожданный гол. Но очень скоро, казалось бы, совершенные новые окна оправдали наши подозрения: неживая пластмасса напрочь отказалась «дышать». Компенсируя скудный воздухообмен, я повадилась в любую погоду приоткрывать пару фрамуг и «забывать» о них надолго или вообще. За такую амнезию мой муж, уроженец средней полосы и большой фанат знойного Ташкента, взял себе за моду зябнуть и то и дело обзывать меня террористкой. Так и зимовали: супруг бессменно кочегарил, угрожая эмиграцией в Среднюю Азию, мне же с электрогрелкой у ног свободно и спокойно дышалось у открытого окна – поезда на Среднюю Азию за нашей рощей отродясь не останавливались. Но когда интенсивность проветриваний стала превышать количество дров, угля и терпения моего благоверного, ситуация перестала быть занимательной и плотно воткнулась в тупик. Надо заметить, что к тому времени один из наших друзей уже вовсю гордился красотой и функциональностью своего замечательного камина, у нас же не было никакого. Трагедии положения мой муж увидеть не захотел и встретил идею «в штыки», собственно, как любое начинание, не касающееся лесной науки. Но камин-то валил сразу двух зайцев! Во-первых, в доме появлялся теплый угол, куда смог вернуться из кочегарки обездоленный хозяин. Во-вторых, локальный «Ташкент» экономичнее тотального. А кроме того, камин гарантировал дополнительный воздухообмен, который позволял мне несколько снизить и свою активность в борьбе с духотой, и общий градус отношений. Последние «ползайца», тщательно приготовленные и выразительно поданные, оказались весомым аргументом, и прошлым летом камин был органично вписан в угол гостиной. К нему переехали большой письменный стол мужа и его специальный коричневый диван для думанья, размышлений и соображений. С тех пор прожорливый котел стал менее востребованным – на ноябрьский день хватает двух охапок дубовых дров. Толстые ясеневые коряги – те вообще долгоиграющие. При этом мне никто не запрещает держать приоткрытыми пару-тройку окон. Отогретый муж практически босиком пишет монографию, бодро швыряя скомканные черновики прямо к топке, что тоже удобно и где-то даже романтично. Развеселый огонь танцует за стеклом очага мира. Через прихожую его видно с зеленого дивана, где обитают ноутбук, разные бумаги, исписанные буквами и цифрами, и я. В доме – признаки тепла, душистого дымка и старинного уюта. На каминной полке примостились три смешных гномика с шестью плохо организованными ногами в громадных башмаках и букет из сухих трав, внизу прижилась корзина с орехами – энергетический ресурс для мозга и средство рационального заполнения технологических перерывов. Ореховая скорлупа горит быстро, фиолетовое у основания пламя вытягивается в высокие оранжевые языки и оставляет на сером море золы черные лодочки. А для пестрого, как фейерверк, костерка имеются конфетные обертки, их я произвожу и поставляю в избытке. И еще – совершенно неожиданным образом в дом проникли новые и вернулись преображенные старые звуки внешнего мира! Стоит открыть дверцу, и из камина рычит проезжающий мимо автомобиль или бренчат по железу дождевые капли, или свистят синицы на высоком коньке. Бывает – целый волчий хор трогательно и беспощадно выводит реквием! Ага, значит, задул «туранец», прочесал дубовые кроны и раздробился на отдельные партии. Или вдруг – танки! А это всего лишь слежавшийся снег непринужденно съезжает с высокойкрыши. Лучше всего камин умеет завывать разноголосыми ветрами и самозабвенно лаять собакой Жужиком. Обычно, когда один из нас добавляет в топку дровишек, другой спрашивает: «Что в мире?» «Осадки», – отвечает, к примеру, другой. При этом ни в одном из каталогов камин пока не фигурирует ни как средство информации, ни как оригинальный преобразователь звуков. У меня стойкое ощущение, что нам пока известно далеко не обо всех его возможностях. С нетерпением жду приличной пурги, перепетой семиметровой каминной трубой. Кстати, нужно запастись свечами: наши метели мало похожи на свиридовскую – той и в голову не пришло бы обрывать электрические провода.
